Фотосессия в жанре ню - Елена Логунова

– Мы разбудим весь поселок! – без тени вины констатировала баба Женя.

– И нас побьют, – опасливо добавил таксист.

Он еще больше сдулся и притих. Оля тоже помалкивала, высматривая названия улиц и номера домов.

«Березовая, 8» было размашисто начертано мелом на черном металлическом заборе. Без ошибок, машинально отметила русичка Ольга Павловна, но скверным почерком, который неприятно напоминал каракули обаятельного и харизматичного хулигана и двоечника Витьки Овчинникова из пятого «Б».

Нехорошее предчувствие, появившееся у Оли еще в ходе разговора с телефонным грубияном, заметно усилилось. Педагогический опыт подсказывал ей, что человека с таким почерком невозможно обескуражить строгим взглядом и действенно нейтрализовать короткой командой: «Садись, два!»

Вдобавок, приземистый дом номер восемь выглядел ничуть не более гостеприимно, чем военный блиндаж: ворота, калитка и дверь закрыты, а окна не только забраны ставнями, но еще и зарешечены длинными сталактитами могучих сосулек. Они свисали с карниза по всему фасаду, как чудовищные зубы.

– Ждать не буду, через пять минут уезжаю! – оценив обстановочку, предупредил трусоватый таксист.

– Только попробуй! Я еще из ума и памяти не выжила, номер твоей машины хорошо запомнила! Вот как пожалуюсь в администрацию таксопарка, и уволят тебя к чертовой бабушке, будешь тогда на церковной паперти на бензин себе просить! – пригрозила ему в ответ баба Женя, выбираясь из машины.

Таксист пробурчал что-то нехорошее про разных чертовых бабушек и баб, и Оля, спасаясь от позора, поспешно вывалилась в снежную целину. Щеки у нее заалели, как два снегиря.

– Хозя-яяин! Эй, хозя-ааааин! – уже распевалась, вытягивая шею, баба Женя, стоя у непроглядного забора. – Открывай! Вот пень глухой… Просыпайся, черт тугоухий!

Оля нервно тискала варежки.

По ее мнению, все окрестные пни, глухие и не очень, от баб-Жениных воплей должны были пробудиться к жизни, как старый дуб из романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир». Собаки в близлежащих дворах лаяли, как крыловская Моська на Слона. Таксист с прямым намеком не глушил мотор машины. Оле очень хотелось провалиться под снег.

Наконец из-за забора донесся долгий зловещий скрип, а сразу за ним – грубый голос:

– Кого там черти принесли?

– Это я! – пискнула Оля, с некоторым облегчением узнав неласковый бас.

– «Я» бывают разные, – авторитетно сообщил обладатель баса, дополнив эту ценную информацию издевательским смешком. – Ты ли это, хорошая девочка, незамужняя учительница?

– Мы, мы! – нетерпеливо ответила баба Женя и грудью, в свое время вскормившей пятерых детей, мощно вломилась в едва приоткрывшуюся калитку. – Да посторонись ты, орясина!

Оля неуверенно хихикнула.

Крепкие старушечьи боты на «манке» с вафельным хрустом протопали по снегу и с тележным скрипом – по дощатому крыльцу. Снова горестно застонали несмазанные петли, а затем гулко хлопнула дверь.

Оля замешкалась, выжидая, и дождалась: со двора на улицу выглянул хмурый мужик в перекошенной лохматой ушанке. Обтрепавшиеся шнурки развязанных ушей трепетали у вздувшихся желваками щек игривыми пейсиками. Кулаки у мужика были бугристые и крупные, как ананасы.

Краем глаза Оля заметила, что такси тихо двинулось прочь, но ничего по этому поводу не сказала и даже не дернулась. Цепким взглядом из-под густых бровей хмурый дядька удержал ее на месте.

– Здрасте, – шепотом сказала Оля.

Снегири на ее щеках замерзли и обесцветились.

– Ну, привет, незамужняя девочка, хорошая учительница, – без особой сердечности ответил мужик и оглянулся через плечо. – А это кто? Твоя злая дуэнья?

– Это Евгения Евгеньевна, Елкина бабушка, – холодно ответила Ольга Павловна, не привыкшая к тому, чтобы ей нагло хамили и бесцеремонно «тыкали».

– «Елкина бабка» – это хорошо сказано, – заметил грубиян и неожиданно славно улыбнулся: – А что такое «орясина», ты мне объяснишь?

Снегири оттаяли.

– В толковом словаре Ушакова просторечное слово «орясина» означает «большая палка, дубина, жердь», а также «человек высокого роста», – без запинки протараторила Ольга Павловна.

– Дубина, значит? – Мужик пошеве-лил бровями и отступил во двор, освобождая калитку. – Ну, заходи, что ли, хорошая-незамужняя!

В доме было сумрачно и густо пахло табаком, борщом и собачьей шерстью.

Оля машинально огляделась в поисках теплых мужских носков подходящего для орясины сорок десятого размера, разложенных на печи для просушки, а также с целью традиционного вымогательства у Дедушки Мороза праздничных подарков. В качестве подходящего презента в данном тяжелом случае зримо виделись, например, бутылка дешевой водки и гирлянда сосисок.

– Что не так? – чутко уловив гримаску на девичьем лице, насупился хозяин дома.

– Как-то не празднично у вас, – промямлила Оля, не увидев ни искомых носков, ни каких-либо других элементов новогодне-рождественского убранства.

– Да уж какой тут праздник! Выспаться, и то не дают! – язвительно ответил мужик.

– Извините, – кротко сказала Оля и снова огляделась, вспомнив про спящую где-то тут подругу Елку.

Баба Женя, очевидно, свою любимую внучку уже нашла: из смежной комнаты доносились ее жалобные причитания, перемежавшиеся сердитой руганью. Причитания адресовались бедной Дашеньке, ругательства – в адрес абстрактно злой судьбы и конкретно приютившего Елку мужика.

– Спасибо, что помогли нашей Даше! – заглушая монолог неблагодарной бабы Жени, порадела за справедливость добросердечная Оля. – Вообще-то она хорошая, просто не-осторожная, доверяет всяким негодяям.

Мужик мрачно смотрел на нее.

– И невезучая она, вечно ей попадаются какие-то неправильные мужчины! – по инерции договорила Оля и, сообразив, что ляпнула грубость, сильно смутилась.

– Значит, дубина, негодяй и неправильный мужик, – как бы задумчиво подытожил Олин собеседник. – Это все? Или еще найдутся для меня эпитеты?

– А вы разве знаете, что такое «эпитет»? – удивилась русичка Ольга Павловна и, спохватившись, что снова нахамила незнакомцу, смутилась пуще прежнего.

– Да где уж мне, темному! – откровенно издевательски пожал плечами мужик.

Плечи у него были богатырские. Ольга Павловна сразу вспомнила, как словарь Даля определяет выражение «косая сажень».

– Эй, вы!

Из соседней комнаты выглянула баба Женя.

Губы у нее были сжаты в линию, подбородок приподнят и выпячен, взгляд остр и крепок, как штык.

Именно такое лицо, по мнению Ольги Павловны, должен был иметь император Наполеон Бонапарт непосредственно перед битвой под Аустерлицем.

– «Скорую» мы не дождемся, у них сегодня все кареты нарасхват! – сообщила Евгения Евгеньевна Бонапарт, наставив взгляд-штык точно в переносицу хозяина дома. – А у вас ведь есть машина?